Глава третья. Продолжение царстования Алексея Михайловича (часть 5)

<< назад | начало | вперед >>

Мы видели, что Шереметев писал к гетману насчет поборов с городов. Брюховецкий обиделся и говорил Фролову: "Дело известное, что боярин Петр Васильевич написал ко мне об этом по чьей-нибудь ссоре: боярин ссоре не верил бы и уха своего на ссору не склонял; я в доходы вступаться никогда ни в какие не буду и с боярином хочу жить в любви и в приязни, готов, пожалуй, и слушать его; только служа великому государю, даю знать свою мысль, чтоб малороссийского народа своевольных и непостоянных людей большими поборами вскоре не ожесточить; пока не попривыкнут и пока государевы воеводы и люди не возьмут их в свои руки, брать с них понемногу; а вдруг ожесточить опасно: люди они худоумные и непостоянные; один какой-нибудь плевосеятель возмутит многими тысячами; хотя они и сами сгинут, а до лиха дойдет, успокаивать будет трудно, а неприятель под боком; стоят неприятеля и запорожцы, только и думают, как бы добрых людей разорять и, пограбив чужое имение, всякому старшинства доступить; а на Запорожье теперь больше заднепрян. Да и духовенству не всякому бы верить; горазды и они ссорить и возмущать от латинской своей науки, на кого нелюбье положат".

Приехал Фролов в Киев. Тут начал Шереметев говорить свои речи: "Гетман Иван Мартынович очень корыстолюбив. Я было велел в Переяславле греку Ивану Тамару сбирать с перевозу и с проезжих людей пошлину на великого государя против обычаев прошлых лет, как он, Иван, сбирал на гетманов. Но грек Иван недавно приехал в Киев и говорит мне тайно, со слезами, что собрал он в Переяславле таких пошлинных денег с 500 рублей, а гетман присылает с угрозами, велит привезти к себе в Гадяч 1000 рублей пошлинных денег, и грек, занявши, везет, а не везть не смеет, чтоб без головы не быть". Шереметев, епископ Мефодий и полковник Дворецкий толковали Фролову одно: чтоб переписчики спешили, а мещане этому все рады и доходы в казну государеву платить будут без отговорки, только б козацкой старшине и козакам до них дела не было; а если переписчики к первому сентября людей и угодий переписать не поспешат, то, как только Семен день придет, и гетман, и полковники, и старшина поборы все отберут на себя, а великому государю оставят мещан на целый год нагих и ограбленных.

3 мая в Печерском монастыре был обед, обедали Фролов, епископ Мефодий, печерский архимандрит, много других духовных, полковник Дворецкий. После обеда, вставши из-за трапезы, взяли Фролова в архимандричью келью и пили здоровье бояр и окольничих. Фролов заметил, что надобно выпить и здоровье гетмана Ивана Мартыновича, который великому государю службою своею во всем верен, с духовными во всяком совете и любви пребывает и Войску Запорожскому и всему малороссийскому народу добронравием своим и правым рассуждением угоден. "Он нам злодей, а не доброхот, - крикнуло в ответ духовенство, - бывши на Москве, он великому государю бил челом и в статьях подал, чтоб в Киеве быть московскому митрополиту, и этим он нас ставит перед великим государем как бы неверными". Епископ и некоторые другие из духовных решительно отказались пить, другие пили, но несогласно, как бы только поустыдясь. Фролов разведал, что статьи, в которых написано, чтоб в Киеве быть московскому митрополиту, прежде всех объявил в Киеве полковник Дворецкий, отчего у духовенства встало нелюбье к гетману; Дворецкий пристал к духовенству. Узнав об этом, Брюховецкий два раза присылал за Дворецким, хотел послать его в Запорожье отговаривать от шатости тамошных козаков, хотел послать его за тем, чтоб там его убили или расстреляли. Полковник испугался и стал бить челом, чтоб ему с Киевским полком быть под начальством боярина Шереметева. Последний спрашивал: если гетман пришлет в третий раз за Дворецким, то отдавать ли его? Сильнее всех продолжал высказываться против Брюховецкого старый друг его епископ Мефодий. "Брюховецкий нам не надобен, - говорил он при всех вслух, - он теперь принял всю власть на себя; не только нас пред царским величеством неверными выставляет, но и старшину карает, в колодки сажает и в Москву отсылает, новых полковников от себя по полкам рассылает без войскового приговора; Юрий Незамай, Гамалея, Высочан и другие старшины ни в чем не виноваты, страдают от него напрасно, а здешним людям и смерть не так страшна, как отсылка в Москву; думаю, что иные и из заднепровской старшины поддались бы государю, да боятся погибнуть от гетмана; печерский архимандрит говорил, что гетманского войска козаки разоряют их монастырские маетности между Киевом и Белою Церковию; писали они к гетману, и он их не защищает".

Дворецкий выставлял себя умеренным, желал примирения: "Епископ Мефодий, все духовенство и я гетману не злодеи и не посягатели; мы только отводим его, чтоб до корыстей был не лаком и гордость отложил; хочется нам того, чтоб он приехал в Киев к боярину Петру Васильевичу Шереметеву, мы бы, облича его в неправдах, с ним помирились и были в вечной любви. Епископ Мефодий посылал в Чигирин уговаривать тамошних людей, чтоб великому государю вины свои принесли: чигиринские жители к тому склонны, и Дорошенко говорил, что он тому рад, да боится гетмана, сделает его без головы или в Москву отошлет, пусть епископ, боярин и гетман обнадежат его грамотами, что ему лиха не будет, тогда он и станет промышлять над ляхами". Мефодий, кроме несчастного пункта о митрополите, показывал по-прежнему усердие к Москве и, подобно Ивану Мартыновичу, не щадил своих; советовал также, чтоб во всех малороссийских городах воеводы и ратные люди жили особо в городках так, как в Нежине, потому что малороссийского народа люди ко всему шатки, - сохрани боже, чтоб кто-нибудь чего не начал: а прежде всего надобно это сделать в Полтаве, там люди больше всех шатки, к Запорожью близки и с запорожцами в мыслях бывают согласны, живут советно, что муж с женою. Шереметев свидетельствовал пред государем, что он от епископа никакого злого умысла и плевел не видал; но вопреки словам Дворецкого доносил о невозможности помирить Мефодия с Брюховецким и приводил в доказательство следующий случай: "Я говорил епископу, чтоб послать в Запорожье какого-нибудь верного человека с увещательною грамотою и для проведывания вестей; а Мефодий отвечал мне: это дело самое надобное, только в грамоте надобно спросить: отчего у них, запорожских козаков, делается шатость, не от бояр ли от кого? Я ему сказал на это, что так написать не годится: из этого я заключаю, что между ними и вперед совета не будет; только я о гетманских грамотах епископу, а об епископских словах гетману не даю знать, чтоб между ними ссоры не было, а ссора опасна, потому что к епископу и духовенству пристали мещане всех городов: так чтоб от их ссоры делу великого государя порухи не было". От самого Шереметева, по рассказам Фролова, не могло быть порухи государеву делу, как была поруха от боярина и гетмана. В Киеве, на Подоле, поставлены были рейтары и на мещанских дворах, потому что в верхнем городе поставить их было негде. Мещане много раз били челом, что от рейтар теснота большая и чтоб великий государь пожаловал, велел рейтар от них свесть. О том же просил воеводу и Мефодий. Шереметев отвечал, что перевести рейтар в верхний город скоро никак нельзя, потому что там дворов и изб мало, а взять изб негде, потому что около Киева все разорено; если мещане хотят, чтоб от них рейтар вывели, то пусть дадут от себя 30 изб и переведут в них рейтар. 4 мая епископ является к Шереметеву и приносит ему в почесть 100 рублей, чтоб рейтар от мещан велел вывести, изб на них не спрашивал, а велел бы избы купить из государевой казны. Боярин отвечал: "Я денег не возьму, а пусть мещане отдадут их на избы рейтарские". На другой день в соборной церкви епископ стал говорить боярину, чтоб он сто рублей себе в почесть взял, а на избы взял еще 100 рублей, мещане этим не оскорбятся, только бы рейтар от них велел вывесть. Шереметев велел взять у мещан все 200 рублей и купить на них избы и, как избы поставят, перевести в них рейтар тотчас.

<< назад | начало | вперед >>