Мало-помалу, ибо нравы народа не изменяются указами. Но если действительный тайный советник и кавалер не был обеспечен от публичного афронта, то что же приходилось терпеть людям, которые не были даже и советниками канцелярии? Мы это видели, говоря о положении промышленных людей. Если сановники, князья в личных своих или родовых ссорах позволяли себе публично позорить и бить друг друга, не понимая, какой вред наносят они всем своим, то нечего удивляться, что промышленные люди усобицами отягчали еще более свое незавидное положение. Вот пример: вятский купец Александр Шеин имел до 100000 рублей капитала и платил в казну с торгов своих по 3000 рублей пошлин. Поссорился он с женою и вздумал, по старому обычаю, постричь ее. Тесть Шеина Филатьев, узнав об этом, обратился с просьбою о помощи к свойственнику своему, дьяку страшного Преображенского приказа Нестерову. Дьяк помог: Шеина схватили и привели в Преображенское и сказали ему указ, что он за поклеп тещи своей, будто он испорчен ее происком, довелся смертной казни. Благодаря Ништадскому миру Шеин остался с головою, но был бит кнутом и сослан в Сибирь навеки, все имение конфисковано. Когда в 1723 году Петр, узнавши о сильных злоупотреблениях в Преображенском, велел публиковать, чтобы все объявляли, какие кто обиды потерпел от дьяков Преображенского приказа, то за Нестеровым нашлось много вин; движимое имение его император велел отдать московских мясных рядов старостам за мясо, взятое у них безденежно в Преображенское на корм зверям.
Астраханский губернатор Волынский продолжал отличаться бесцеремонностью своего обращения с ближними, подпал за это гневу Петра, но не унимался. Вследствие персидской войны он должен был в своей губернии иметь дело с двумя генералами - Кропотовым и Матюшкиным, с которыми не преминул поссориться. В одном письме, жалуясь на них Петру, он рассказывает следующее: "При сем я и мою продерзость вашему величеству доношу: обретается при астраханском порте мичман Егор Мещерский, который подлинно дурак и пьяница, и не только достоин быть мичманом, ни в квартирмейстерах не годится, и никакого дела приказать ему невозможно, что самая правда; и которые морские офицеры его знают, по совести и чести своей в том засвидетельствовать могут, что он таков, как я доношу. И, так ныне многие шалости показав, взят был в дом к генерал-лейтенанту г. Матюшкину для их домашней забавы, где его публично держали за дурака, и поили его, и вино на голову выливали, и зажигали, и называли его сажею, и прочие ему делывали дурачествы, и он, при них живучи, многих бранивал и бивал, что все терпели ему и упускали; между тем в доме его, г. Матюшкина, увеселяя их, выбранил меня, и жену мою, и дочь такою пакостною бранью, какой никому вытерпеть нельзя, что, слыша, г. Матюшкин не токмо ему возбранил, но еще и смеялся, что зело мне стало обидно, и для того я ему, г. Матюшкину, тогда же говорил, что мне сия брань зело чувственна, и я того не заслужил, и хотя ему, г. Матюшкину, гневно будет, однакож я такого ругания для его дурака терпеть не буду, на что он мне сам сказал, что он за дурака на меня сердиться не будет, как я хочу с ним. Мещерским; и потом я, увидав, что от него, г. Матюшкина, сатисфакции мне никакой не учинено, приманя его, Мещерского, к себе, и за то, что он мною других веселил, сажал его на деревянную кобылу, понеже не мог такого поношения вытерпеть".
Женщины не уступали мужчинам в продерзостях. В 1722 году в Тайной канцелярии держался дворцовый стряпчий Деревнин; ночью является туда царица Прасковья Федоровна, отнимает Деревнина у караульных и начинает его бить, служители ее жгут его свечами, обливают голову и лицо крепкою водкой и зажигают; несчастный сгорел бы, если бы караульные не погасили.
Русские люди понимали, что должно служить противодействием всех этих продерзостей - знание всенародных прав, могшее быть только следствием общей жизни с другими образованными народами, которая обязывала к образованию. Петр знал это лучше других и не хотел, чтоб его дочери были похожи на царицу Прасковью Федоровну: с 1715 года царевен Анну и Елисавету ежедневно учил по-французски Рамбур. Молодой человек, пришлец, усыновленный в России, которому суждено было быть одним из первых деятелей в нашей младенческой литературе, князь Антиох Кантемир в 1724 году обратился к Петру с самою доступною для преобразователя просьбой: "Крайнее желание имею учитися и склонность в себе усмотряю чрез латинский язык снискать науки, а именно знание истории древния и новыя и географии, юриспруденции и что к стату политическому надлежит; имею паки и к математическим наукам немалую охоту, также между дел и к минятуре. Но понеже вышепомянутые науки как рачительно снискиваются, так и удобнее приобретаются в знаменитых окрестных государств академиях, требуется к неколиколетнему так пребыванию и денежное иждивение, а сиротство мое и крайний в деньгах недостаток сами собою вашему императорскому величеству довольно ведомы суть, того ради прошу хотя малое что на тамошнее иждивение пожаловать".