Глава третья. Продолжение царствования Михаила Феодоровича. 1619-1635 (часть 2)

<< назад | начало | вперед >>

Попытались еще раз: в январе 1623 года отправлено было к шведскому королю Густаву-Адольфу предложение высватать за царя Екатерину, сестру курфюрста бранденбургского Георга, шурина Густаву-Адольфу. Но разность исповеданий явилась непреодолимым препятствием этому союзу, ибо царь непременным условием поставил, чтоб Екатерина крестилась в православную веру греческого закона. Густав-Адольф отвечал, что ее княжеская милость для царства не отступит от своей христианской веры, не откажется от своего душевного спасения и потому он, король, видит, что все труды по этому делу будут напрасны.

Когда заграничные сватовства не удались, решились поднять дело о прежней русской невесте, которая жила в Нижнем в совершенном здоровье. Призвали доктора Валентина Бильса и лекаря Балцера, которые по поручению кравчего Михайлы Михайловича Салтыкова пользовали царскую невесту. Бильс и Балцер объявили, что у Хлоповой была пустая желудочная болезнь, которая излечивается очень скоро. Тогда взяли к допросу Михайлу Салтыкова: на каком основании он объявил царю Михаилу, что у Хлоповой болезнь неизлечимая? Салтыков начал вертеться, запираться, явно было из всего, что он солгал. Государи призвали на совет самых близких к себе людей: Ивана Никитича Романова, князя Ивана Борисовича Черкасского, Федора Ивановича Шереметева, и на этом родственном совете было решено послать за отцом Марьи, Иваном, и дядей Гаврилою Хлоповыми, чтоб чрез них узнать дело обстоятельнее. Иван Хлопов объявил, что дочь его была совершенно здорова до тех пор, пока привезли ее во дворец; здесь открылась у нее рвота, которая, однако, скоро прекратилась и после того, во время ссылки, не возобновлялась ни разу. Спросили духовника, и тот объявил то же самое. Наконец приехал Гаврила Хлопов и объяснил дело. Однажды государь с своими приближенными, в числе которых были и новые родственники Хлоповы, ходил осматривать вещи в Оружейной палате. Между прочим поднесли царю турецкую саблю, которую все начали хвалить; один только Михайла Салтыков сказал: "Вот невидаль, и на Москве государевы мастера такую саблю сделают". Государь, обратясь к Гавриле Хлопову, подал ему саблю и спросил, как он думает: сделают ли такую саблю в Москве. Хлопов отвечал: "Сделать-то сделают, только не такую". Тогда Салтыков с сердцем вырвал у него из рук саблю и сказал, что он не смыслит дела, потому и говорит так; Хлопов с Михайлою побранился и поговорил с Салтыковым гораздо в разговор, и с тех пор Борис да Михайла Салтыковы стали его не любить; вот почему когда Марья Хлопова занемогла, то Салтыков объявил, что у ней болезнь неизлечимая. Государи этим не удовольствовались, послали боярина Федора Ивановича Шереметева и чудовского архимандрита Иосифа с медиками в Нижний разузнать подлинно, точно ли Хлопова здорова. Следователи прислали ответ утвердительный. Несчастная девушка на вопрос Шереметева: отчего она занемогла? - отвечала, что болезнь приключилась ей от супостат; отец ее Иван утверждал, что ее отравили Салтыковы, дав ей для аппетита какой-то водки из аптеки; но всех умнее говорил дядя Гаврила Хлопов, что его племянница занемогла от неумеренного употребления сладких блюд. Как бы то ни было, однако проделка Салтыковых была явна: их разослали по деревням, мать заключили в монастырь, поместья и вотчины отобрали в казну за то, что они "государской радости и женитьбе учинили помешку. Вы это сделали изменою (говорится в указе об их ссылке), забыв государево крестное целование и государскую великую милость; а государская милость была к вам и к матери вашей не по вашей мере; пожалованы вы были честью и приближеньем больше всех братьи своей, и вы то поставили ни во что, ходили не за государевым здоровьем, только и делали, что себя богатили, домы свои и племя свое полнили, земли крали и во всяких делах делали неправду, промышляли тем, чтоб вам при государской милости, кроме себя, никого не видеть, а доброхотства и службы к государю не показали". Падение Салтыковых не возвратило, однако, Хлопову во дворец; царь объявил, что хотя она и здорова, но он все же на ней не женится: говорят, будто мать царская, которой Салтыковы доводились племянниками, объявила, что ни за что не согласится на этот брак. Хлопову по-прежнему оставили в Нижнем, только корм велели давать перед прежним вдвое. Отказавши Хлоповой, царь женился на княжне Марье Владимировне Долгорукой, но молодая царица в тот же год умерла: летопись утверждает, что она была испорчена: на следующий год царь женился на Евдокии Лукьяновне Стрешневой, дочери незначительного дворянина. Дело Хлоповой всего лучше показывает, что делалось без Филарета во дворце и кто были люди, осыпанные царскими милостями и не хотевшие никого другого видеть у царя в приближении.

Что касается до внешних сношений, которыми должен был заняться Филарет Никитич по возвращении из плена, то прежде всего надобно было задарить крымского хана, хотя сделать это было очень трудно по истощению казны после войны польской. Московский посланник Амвросий Ладыженский писал государю: "Велел я толмачам проведывать у татар, жидов и бусурман, которые к царю ходят на двор, а у меня прикормлены: что царь говорил с ближними людьми, когда прочел твою государеву грамоту, и пойдет ли царь или калга в Литву? Татары, жиды и бусурманы толмачам сказывали, что царь, прочтя грамоту, говорил: поминки государь московский отложил до зимы, с королем помирился, а ко мне о том не пишет, он нас обманывает, для того и поминки отложил до зимы, что нам зимой к Москве нельзя воевать идти. И если он теперь летом поминков не даст, то зимою и подавно ничего не даст, а отдохнувши, станет стоять на нас, сложась с королем. И приговорил царь послать калгу к Москве войною, а сказать, что идет калга в Литву через Московское государство. И я, - продолжает Ладыженский, - сведав, что царь хочет калгу послать в Московское государство, говорил ближним людям, что великий государь посланника по синему льду с поминками пришлет и, высвободи отца своего и бояр, с королем велит опять войну начать; поминки государь отложил до осени потому, что собрать было нельзя: Москва была в осаде да и за Москвою польские и литовские люди во многих местах и многие города разорили и запустошили, откуда государева казна собиралась, и проезду ко мне, посланнику, во всю зиму не было, а посадские и пашенные тяглые люди многие стали в стрельцы и в козаки, сами жалованья просят. Но ближние люди говорили: "Можно было государю и в одной Москве поминки собрать: татары, которые были в Москве, сказывают, что нынче там люди богаче прежнего, и если калга пойдет сам под Москву, то государь скорее поминки даст". И отговорить у царя походу, чтоб ему не посылать калги в твою государеву землю, я никак не умел. Ибрагим паша мне говорил: "Если государь нынче летом поминки и деньги пришлет, то я царя удержу, к Москве царь и калга не пойдут, а пойдут в Литву; если же государь теперь поминков не пришлет, то мне царя не удержать; царю за смертную досаду стало, что государь с королем помирился и поминки отложил до зимы, насилу я теперь его удержал"". Получив такое донесение от своего посланника, государь приказал: "Деньги в крымскую кладь сбирать и казенные расходы давать изо всех приказов, чтоб ни за чем не стало, и отпустить гонцов поскорее, дня в два или много в три". И после характер отношений к Крыму не изменился: хан за недосылку поминков позволял себе чинить московским послам бесчестье, тесноту и мученье, вымогать у послов записи в платеже денег угрозами, что всех их людей велит продать за море: но послам этим из Москвы присылали наказ: "Говорить гладко и пословно, а не торопко, и где надобно жестоко молвить, то покрыть гладостью, чтоб в раздор не войти".

<< назад | начало | вперед >>