Глава третья. Продолжение царстования императрицы Екатерины II Алексеевны. 1171 год (часть 19)

<< назад | начало | вперед >>

Панина встревожила резкость выражений Кауница, и он написал мнение об уступке Молдавии и Валахии: "Теперь, когда кн. Кауниц, предубедя себя и двор своей нуждою равновесия между Россиею и Портою Оттоманскою, доводит дело до крайности и до явного почти разрыва с нами, благоразумие требует уступить несколько обстоятельствам и удовольствоваться тем, что способнее одержать можно, дабы инако, гоняясь за всем, всего же и не упустить. Для этого нужно прежде всего покончить с независимостью Крыма, постановить и подписать публичный акт между Россиею и ханом, который татары должны утвердить присягою. Хотя австрийский дом все наши требования без исключения отмещет, но неможно, однако ж, думать, чтоб для него в существе равно важным была независимость татарская и отторжение Молдавии и Валахии. В первом пункте зависть против славы империи нашей остается ему одним истинным побуждением, второй же, конечно, может иметь и самый его интерес, когда взять в уважение многое число земель, с нами так, как молдавцы и валахи, единоверных, состоящих под владением его; а из сего и может сей высокомерный дом поставить себе и прямым политическим правилом, чтобы не попускать Россию освобождать своих единоверных от власти над ними, подобной турецкому насилию, ибо в самом деле и католики не лучше турков над ними владычествуют да и поставляют сие равно с теми правилом своего закона. Посему можно, кажется, полагать, что отступление наше от требования завоеванных княжеств послужит взаимно к облегчению других наших видов". Но императрица не приняла мнения первенствующего министра; положено действовать через Пруссию. Таким образом, венский двор сам оттолкнул возможность русского союза, восстановления прежних отношений, какие были при Елисавете. Решительным и жестким тоном Кауниц хотел или напугать Россию, заставить ее смягчить мирные условия, или заставить ее решительнее высказаться насчет союза с Австриею, с исключением прусского союза, но австрийский канцлер ошибся в своем расчете.

Между тем император Иосиф находился в тревожном состоянии: он боялся пропустить удобный случай для увеличения своих владений, боялся, чтоб Россия и Пруссия не сделали приобретений, обойдя Австрию, боялся успехов России, не верил Фридриху II; требовал принятия решительных мер, больших вооружений, но не с целию вступить прямо в войну с Россиею, ибо не надеялся на успех, а с целию напугать Россию или по крайней мере иметь наготове средства, смотря по обстоятельствам, или броситься на Россию, когда она ослабнет, или схватить что-нибудь и тем привести себя в равновесие с нею. "Я считаю прусского короля неизменным в своем желании скрываться и ловить рыбу в мутной воде, - писал Иосиф своему брату Леопольду. - Никогда мы не убедим этого человека, чтоб он имел к нам доверие, и никогда не побудим его к поступкам, которые поссорили бы его с русскими". Императрица Мария-Терезия имела свое мнение, что не должно никогда вести войны с Россиею, потому что турки напали на нее; русские оказывали всевозможное внимание к Австрии, притом они христиане; странно, что им позволили в Польше притеснять свободный народ, а теперь хотят помогать туркам! Иосиф был в отчаянии и писал брату: "Предоставляю вам оценить по достоинству такое рассуждение (материнское)! Каждый день промедления имеет великую важность; мы потеряем, наконец, столько времени, что волею-неволею нужно будет позволить русским делать все, что им угодно. Вы можете судить, как страдает моя ревность к государственному благу. Я не могу отказаться от своей системы; она, по-моему, хороша и верна; я или заставлю действовать прусского короля, или по крайней мере уничтожу весь его кредит при Порте. Если решатся на прямую войну, то я ее поведу, но подам письменный протест, сниму с себя ответственность за все несчастные последствия, которые, по-моему, неизбежны. Если же решатся ничего не делать, предоставив все случаю, и обнаружить свою великую слабость, то я буду вынужден засвидетельствовать перед публикою, что в том неповинен". Наконец Мария-Терезия согласилась на приготовление от 50 до 60000 войска в Венгрии, приказав фан-Свитену спросить прусского короля, даст ли он письменное обещание не препятствовать Австрии в случае разрыва ее с Россиею, а Тугуту велено войти в переговоры с сановниками Порты насчет союза и вознаграждения за него.

Но мы видели, как Фридрих отвечал фан-Свитену на предложение дать упомянутое письменное обязательство; Фридрих вместо этого предлагал делить Польшу. Совесть Марии-Терезии, по обычаю, взволновалась: она объявила, что для сохранения целости польских владений готова отказаться и от прав своих на занятые польские земли. Иосиф писал брату: "Не знаю, что выйдет из этого великодушного объявления; в крайности надобно подумать, как бы сделать наименее дурной выбор. Мне не нужно вам говорить, в какой тайне надобно держать это дело (раздел Польши), потому что разглашение его произведет страшное впечатление, особенно во Франции". Иосиф преждевременно обеспокоился великодушием своей матери. Кауниц нисколько не удивился и не огорчился предложением прусского короля, но он не поверил, чтоб Пруссия и Россия ограничились такими ничтожными долями, какие Фридрих означил в разговоре с фан-Свитеном. Впрочем, пусть доли будут и больше, лишь бы Австрия не была в убытке, - и Кауниц поднимает свой старый план: за приобретения в Польше Пруссия должна уступить Австрии часть Силезии и графство Глац. Фан-Свитену изготовляется наказ - разведать о величине долей России и Пруссии при разделе Польши и поднять по возможности самым осторожным образом дело об уступке Силезии. Совестливая Мария-Терезия на докладе Кауница написала: "Placet" (угодно). Дело шло о возвращении Силезии!

<< назад | начало | вперед >>