Глава вторая. Продолжение царстования императрицы Екатерины II Алексеевны. Комиссия об Уложении. 1767-1768 годы (часть 11)

<< назад | начало | вперед >>

Требования купцов, разумеется, встретили сильные возражения со стороны дворян, стоявших за принцип, что право владеть людьми, быть господами принадлежит им одним. Князь Мих. Мих. Щербатов говорил: "Дворянство есть нарицание в чести, различающее от прочих тех, кои оным украшены (слова "Наказа"), и все права и преимущества дворянского сословия должны истекать из этого начального правила. Это название обязывает дворян служить отечеству и государю с особливым усердием и для того воспитанием своим стараться приготовить себя быть способными к такой службе и к управлению другими подданными своего монарха. Чрез это они приобретают, между прочим, право иметь деревни и рабов, дабы, научась с младенчества управлять своими деревнями, они были тем способнее к управлению частями империи и по своим обстоятельствам знали все нужды разных родов людей государства. В "Наказе" изображено, что в городах обитают мещане, которые упражняются в ремеслах, в торговле, в художествах и науках. И так ясно оказывается, что мещане, между которыми считаются и купцы, должны иметь вышеписаные упражнения и производить их самолично, а не чрез невольных людей. Но требуемое для купцов право сделает неволю низшего рода людей еще более чувствительною тем, что они по продаже их принуждены будут служить таким людям, которых они недавно видели себе равными. Обратим взоры наши на человечество и устыдимся одной мысли дойти до такой суровости, чтобы равный нам по природе сравнен был со скотами и поодиночке был продаваем. Мы люди, и подвластные нам крестьяне суть подобные нам. Разность случаев возвела нас на степень властителей над ними, однако мы не должны забывать, что и они суть равное нам создание. Но с этим неоспоримым правилом будет ли сходствовать такой поступок, когда господин, единственно для своего прибытка, возьмет от родителей кого-либо мужского или женского пола и, подобно скотине, продаст его другому. От одного этого изображения вся кровь во мне волнуется, и я, конечно, не сомневаюсь, что почтенная комиссия узаконит запрещение продавать людей поодиночке без земли. Мне удивительно, будто наемные люди не столь верны своим господам, как собственные. Это похоже на то, как если бы кто сказал, что охотнее работают по неволе, чем по склонности. Вольный человек, если мне служит, и особенно долгое время, служит независимо от жалованья, по усердию, а в невольника я и проникнуть не могу, усерден ли он ко мне или нет. И как можно сказать, чтобы без таких невольных людей купцам невозможно обойтись, когда видим целую Европу, где никто невольных людей не имеет, однако никто не жалуется ни на невозможность обойтись без них, ни на недостаток усердия вольных". В заключение кн. Щербатов говорил: "Крестьян в подушном окладе считается теперь около 7 миллионов пятисот тысяч; дворян, духовенства, купцов, военных, всякого звания людей и чужестранцев можно положить до одного миллиона. Если положить самое большое число, то нельзя думать, чтобы между крестьянами было более четырех миллионов душ работников. Из этого числа надобно выключить людей, находящихся в службе у своих господ, приписанных к фабрикам, безземельных, ходящих на необходимые работы, как-то: плотников, каменщиков, кирпичников и проч. Все они могут простираться до семисот тысяч. Если выключим это число из четырех миллионов, то действительных земледельцев будет три миллиона триста тысяч человек, следовательно, каждый пахарь должен приготовить хлеба с лишком на пять человек. Если же дозволить купцам покупать себе людей и положить, что из 20000 каждый купит себе по две семьи, то чрез это убавится еще 40000 пахарей".

Но купцы не тронулись этими доводами, не отстали от своих требований. Козаки требовали также права иметь крепостных людей. Наконец, потребовало этого права и духовенство!

Такое решение вопроса о крепостном состоянии выборными русской земли в половине прошлого века происходило от неразвитости нравственной, политической и экономической. Владеть людьми, иметь рабов считалось высшим правом, считалось царственным положением, искупавшим всякие другие политические и общественные неудобства, правом, которым потому не хотелось делиться со многими и, таким образом, ронять его цену. Право было так драгоценно, положение так почетно и выгодно, что и лучшие люди закрывали глаза на страшные злоупотребления, которые естественно и необходимо истекали из этого права и положения. Представления, которые должны были мало-помалу подорвать ценность этого права и положения в глазах лучших людей, только еще начинали, и очень слабо начинали, проникать в общество; то было представление научное о государстве, о высшей власти и отношении ее к подданным, отношении, не похожем на отношение помещика к крепостным и отнимавшем у последнего царственный колорит; потом представление о рабстве как печати варварского общества, представление, оскорбительное для людей, имеющих притязания на образованность; представление о народности, о чести и славе народной, состоящих не в том, чтоб всех бить и угнетать, а в содействии тому, чтобы как можно меньше били и угнетали. Чтобы все эти представления, усиливаемые все более и более европейскою жизнью народов, сообща и распространением просвещения мало-помалу подкопали представление о высокости права владеть рабами, для этого нужно было пройти еще веку.

<< назад | начало | вперед >>