Король при первом свидании спросил Корфа, слышал ли он о разговоре крестьянского оратора с графом Тессином. "Кое-что слышал", - отвечал Корф. "Я, - продолжал король, - сегодня в Сенате свое прямое мнение объявил, а еще прежде в своем кабинете графу Тессину сильный выговор сделал". Тут король подозвал к себе сенатора Окергельма и сказал ему: "По моим ведомостям, французское большинство в секретном комитете начало уменьшаться, и надеюсь, что наконец дела благополучно пойдут. Этим мы обязаны русской императрице; что бы теперь с вами, бедными колпаками, сделалось, если б русский посол не оказал твердости и противную вам партию не держал в страхе и трепете? Были бы вы совершенно уничтожены, потому что насилия уже начались". Корф сказал на это: "Я сердечно желаю обращения злой партии, но чтоб это обращение последовало не от страха, а из сознания истинных шведских интересов".
Корф предложил шведскому правительству приступить к союзу, заключенному между Россиею и Австриею. Русская партия требовала этого приступления, указывая на датские вооружения, которые кончатся ничем, как скоро узнают о тройном союзе между Россиею, Австриею и Швециею; тогда французская партия начала распускать слухи, что Россия не будет в состоянии помочь Швеции, ибо на нее вооружается Турция, и потому единственное спасение Швеции - просить предлагаемые Франциею субсидии и, теснее соединиться с Пруссиею. Корф вместе с австрийским резидентом опровергали слухи о враждебных движениях Турции, а король в Сенате прочел и велел записать в протокол мнение, где он указывал на необходимость приступить к австро-русскому союзу и отвергнуть прусский.
Этот вопрос о союзе подал повод к страшным спорам в секретном комитете. Приверженцы прусского союза выставляли преимущественно опасность, которая будет грозить кронпринцу, если состоится приступление к австро-русскому союзу, и потом указывали на состояние внутренних и внешних дел России, цитуя тайные известия из Петербурга, Копенгагена, Лондона. По этим известиям, будто бы состоялось соглашение между Россиею, Даниею и Англиею о низвержении наследного принца шведского; но Россия сама находится в опасном положении: неудовольствие между императрицею и великим князем усиливается день ото дня и народ разделился на партии; образовалась и третья сильная партия в пользу принца Ивана: она поддерживается некоторыми иностранными дворами. Персияне с сильным флотом приближаются к русским берегам, на кораблях у них 72000 войска. Граф Тарло обещал генералу Штейнфлихту, что как скоро будет заключен союз между Швециею и Пруссиею, то он образует конфедерацию в пользу короля прусского и выставит польскую конницу, которая будет защищать Пруссию от русских нерегулярных войск. В России ни о каких вооружениях не помышляют, в Финляндии только пять галер и три полка, между которыми обнаружились болезни; при таких обстоятельствах Швеция поступила бы крайне неблагоразумно, если б не обеспечила себя сильным союзом прусским.
23 апреля Сенат получил извещение из тайного комитета, что в нем решено вступить в союз с королем прусским и отклонить предложение императорского двора о приступлении к австро-русскому союзу. Король, поддерживаемый сенаторами русской партии, потребовал было, нельзя ли об этом решении сообщить наперед русской императрице; но французская партия восстала против этого, говоря, что это покажет какую-то зависимость Швеции от России. Когда Корф выговаривал колпакам за слабость, оказанную ими в этом деле, то они отвечали, что они в меньшинстве и на противной стороне кронпринц, который действует как самодержец; так как противная партия мало уважает совесть, законы, честь и стыд, то они должны опасаться арестов, гонений и самой пытки по обвинению во враждебных замыслах к кронпринцу и государству, если б они оказали дальнейшее сопротивление прусскому союзу, не будучи наверно обнадежены в помощи иностранных держав. Они даже не знают, какой предстоит им жребий во время сейма, а крестьянский чин хотя довольно постоянен и мог бы вместе с духовным чином много добра сделать, но опасно, чтоб и в нем не произвелено было движений интригами противной партии, а противиться этим интригам нельзя без денег.
Торжествующая французская партия приступила теперь к оправданию графа Тессина от взведенных на него русским двором обвинений, потому что ей хотелось доставить ему место президента Канцелярии иностранных дел; говорили: "Граф отнесся с презрением к разглашенным против него неосновательным слухам; теперь не только шведы, но даже иностранцы знают о его невинности из напечатанных в его пользу сочинений". Корф молчал; тогда начали говорить: "Если б русский посол мог доказать что-нибудь против графа Тессина, то не упустил бы сделать это теперь; его молчание показывает, что русский двор, затрагивая графа Тессина, хотел затронуть не его, но кронпринца". Тогда Корф препроводил канцлеру Нолькену промеморию, в которой излагал содержание пересланного ему из Петербурга письма Тессинова к известному ренегату Бонневалю. Русский двор, недовольный поведением шведского министра в Константинополе Карлсона, требовал его отозвания, что и было исполнено; но при этом Тессин писал Бонневалю, что Карлсон призывается в Швецию только для необходимых донесений сейму о состоянии дел, по окончании чего возвратится в Константинополь, что король очень доволен поведением Карлсона и богато наградит его. Мало того, преемника Карлсонова Целзинга граф Тессин не усомнился поручить милости и руководству Бонневаля, т. е. такого человека, который издавна оказывал себя врагом России. "Императрица, - заключил Корф в своей промемории, - никак не хочет приписывать этого королю; она обвиняет только министра, который для прикрытия своих тайных замыслов употребил во зло имя государя и государства, и потому императрица представляет просвещенному рассуждению, может ли при министерстве этого сенатора соблюдаться и укореняться доброе согласие между Россиею и Швециею".