Глава третья. Продолжение царствования Петра I Алексеевича (часть 47)

<< назад | начало | вперед >>

Просьба дьякона Александра передана была Варсонофию как выборному старцу скита; тот, прочитавши ее, объявил, что она написана без согласия со скитом, неизвестно по какому умыслу, они всем скитом с нею несогласны и стоят на первом доношении, которым объявили свои ответы неправыми. Петр дал собственноручное решение: "Дьякона пытать, к кому он сюда приехал и приставал и кого здесь знает своего мнения потаенных; а после пытки послать в Нижний и там казнить за его воровство, что мимо выборного старца воровски учинил". Дьякон не открыл сообщников и в Нижнем потерял голову. И тут Петр хотел показать, что Александр казнен не за раскол, а за то, что мимо выборного старца воровски учинил. Ответы Питирима на раскольничьи вопросы были напечатаны в 1721 году под именем Пращицы.

В Петербурге печатали Пращицу Питиримову, а из Сибири пришло известие, показывавшее, как трудно бороться с раскольническими представлениями: в 1721 году верхотурский таможенный подьячий Вавила Иванов подал сибирскому губернатору князю Черкасскому извещение, что он видел видение: "Белообразные мужи привели его в поле, на поле пропасть великая, наполненная людьми, а иных в ту же пропасть гонят, а те люди все опалены, как головни, а бороды и усы у них, как свиная щетина, одежда на них похожа на шведское платье, а на головах шапки, которые называются корабликами; и сказали мне белообразные мужи: люди в пропасти - брадобривцы, а товарищ твой, Михайла Лосев, без бороды явиться не смел, потому что когда по указу борода у него была обрита, то он ее сберег, и по смерти положили ее с ним в гроб. Сего видения оные белообразные мужи таить не велели, а велели донести до царского величества чрез духовника, что при родителях его в России брадобрития не было".

В то время как Питирим на востоке боролся с раскольниками, в Москве блюститель патриаршего престола Стефан Яворский должен был бороться с распространителями протестантского учения. Учителей иностранных и иноверных набралось много, сознание необходимости учиться у них, перенимать у них все более и более усиливалось между русскими людьми; для некоторых трудно было уберечься, чтоб не подпасть влиянию учителей и относительно религиозных верований. Учители-протестанты, приехавшие в Россию, по характеру своей деятельности да и по характеру своего исповедания не могли быть ревностными распространителями своих религиозных убеждений между учениками; они действовали отрицательно, свысока, с презрением и насмешкою относясь ко всему старому русскому, а следовательно, и к вере, позволяя себе вопросы: "С какой стати это и зачем то?", не отказываясь отвечать на вопросы любопытствующих учеников. Ученики, подпавшие авторитету учителей, как обыкновенно бывает с новообратившимися, не могли удержать своей ревности: одни действовали с большею или меньшею осторожностию, но другие дошли до фанатизма.

В апреле 1713 года префект Славяно-латинской школы донес митрополиту Стефану, что ученик той же школы, Иван Максимов, - еретик, не почитает угодников божиих, гнушается церковию апостольскою и многих к себе привернул на люторскую и кальвинскую веру. Максимова взяли к допросу в Духовный патриарший приказ, где он во всем заперся. Но свидетели показали, что он в присутствии товарищей сказал о Николае чудотворце: "Вот и Никола будет в пекле!" - и, когда другие заметили, что этого нельзя говорить, он отвечал: "А кто с богом в беседе был?"; говорил, что не следует кланяться пред св. тайнами, потому что это простой хлеб и вино, не следует почитать мощей. Максимова отправили в Преображенский приказ: там с одной пытки он повинился, что о простом хлебе и вине говорил спьяна, об иконах же и мощах говорил, наслышась от пасторов. Тут же он указал на единомышленника своего, лекаря Димитрия Тверитинова, который прежде носил фамилию Дерюшкина; оговорил овощного ряда торгового человека Никиту Мартынова, что он к Тверитинову хаживал и в одной с ним прелести пребывает; Мартынов показал, что Тверитинов приходил часто в овощной ряд и при рядовичах проповедовал, что ненадобно кланяться иконам, и его, Максимова, смутил. Максимов оговорил также торгового человека Михайлу Минина, что учится той же прелести; оговорил фискала Михайлу Андреева; оговорил цирюльника Фому Иванова, двоюродного брата Тверитинову: Фома объявил, что иконам и мощам не кланяется, не исповедуется, не приобщается.

Узнавши об этих оговорах, Тверитинов и фискал Михайла Косов, отправились в Петербург, где нажаловались на напрасные гонения от Стефана князю Якову Фед. Долгорукому. Долгорукий и другие сенаторы, не любя Яворского, приняли их сторону, за них же стал и влиятельный архимандрит Невского монастыря Феодосий, также не любивший Яворского. По докладу Долгорукого дело еретиков передано было в Сенат, и Максимова со всеми оговоренными взяли в Петербург; здесь, в канцелярии Сената, они стали показывать другое. Максимов объявил, что все взвелено на него ложно, по мести префекта, который преследовал его за то, что он бил челом митрополиту Стефану на архимандрита Лопатинского и на него, префекта, за удержку жалованья школьникам; показания товарищей справедливы, но все это он говорил в шутку, а в Преображенском приказе винился, не стерпя жестокой пытки; на Тверитинова донес он в беспамятстве от боли и от страха, с Тверитиновым были у него только диспуты по обыкновению школьному. И Тверитинов показал, что Максимов приходил к нему и держал диспуты только для упражнения в латинском языке; если же показал на него что другое, то, верно, по научению Феофилакта Лопатинского: с Лопатинским в Симонове монастыре по принуждению вице-губернатора Ершова Тверитинов имел диспуты о призывании святых, причем Лопатинский взялся защищать церковное учение, а он принял на себя роль лютеранина; Лопатинский присылал сказать Максимову, чтоб он оговорил его, Тверитинова, и за это получит свободу, в противном же случае умрет на пытках; Максимов подтвердил, что действительно Лопатинский присылал к нему с этим. В Петербурге Максимов сговорил и с Мартынова; Мартынов в свою очередь сговорил с Тверитинова, показал, что последний настаивал только на том, чтоб поклоняться не иконе, но изображенному на ней. И Фома Иванов в Петербурге объявил себя православным, только прибавил: на каком месте прилучится ему творить поклонение, и он поклонение творит самому богу и отцу духом и истиною, а не написанным иконам поклоняется; мощам не поклоняется для того, что его, Фому, сотворили не они, но вышний бог.

<< назад | начало | вперед >>