Глава третья. Окончание двоевластия. Царствование Петра I Алексеевича (часть 17)

<< назад | начало | вперед >>

Легко понять, с каким чувством слушали стрельцы последние слова. Надобно как-нибудь промыслить, чтоб быть в Москве, а тут еще и приглашение. Бывшая правительница, царевна Софья, живет в заточении в Девичьем монастыре; сестры ее от Милославской на свободе во дворце, но и всем им тяжело после 1689 года; вместе с Софьею и они правительствовали; понадобятся деньги - пошлют в любой приказ и возьмут сколько хотят; а теперь уже не то, теперь они царевны опальные, беззаступные. У них, разумеется, сильное желание, чтоб дела переменились - хотя бы стрельцы опять помогли! У них средоточие всех сплетен, всех неблагоприятных для правительства слухов, между ними и Девичьим монастырем тайные пересылки, недовольные стрельчихи тут служат службы недовольным царевнам. Стрельцы, прибежавшие в Москву, не могли не обратиться к царевнам, которые на Верху одни могли принять в них участие, не могли не выражать желания видеть опять царевну Софью в державстве; хотя царевен и заперли на Верху на это смутное время, однако стрельцы нашли средство войти с ними в сношения; двое из беглых стрельцов, Проскуряков и Тума, составили челобитную о стрелецких нуждах и отдали вхожей в Верх стрельчихе, чтоб передала которой-нибудь царевне. Деятельнее других была царевна Марфа, и к ней пошла стрелецкая челобитная, ее же постельница отдала грамотку стрельчихе, чтоб та передала ее Туме. Марфа говорила постельнице о грамотке: "Смотри, я тебе верю; а если пронесется, то тебя распытают а мне, кроме монастыря, ничего не будет". Той же постельнице Марфа велела сказать стрельчихе: "У нас на Верху позамялось: хотели было бояре царевича удушить; хорошо, если б и стрельцы подошли". С Верху же шли слухи: "Бояре хотели было царевича удушить, но его подменили и платье его на другого надели; царица узнала, что не царевич; а царевича сыскали в другой комнате, и бояре царицу по щекам били; а государь неведомо жив, неведомо мертв, и по стрельцов указ послан". На Арбате, у ограды церкви Николы Явленного, стояла толпа стрельцов, и один из них, Василий Тума, читал грамоту - из Девичья монастыря, от царевны Софьи Алексеевны, зовет все четыре полка, чтоб шли к Москве, становились табором под Девичьим монастырем и подавали ей, царевне, челобитье, чтоб шла по-прежнему на державство.

Если все должны приходить к Москве, то зачем же уходить из нее челобитчикам? В срочный день, 3 апреля, толпа стрельцов пришла к дому начальника Стрелецкого приказа, князя Ив. Бор. Троекурова, и просила, чтоб боярин выслушал их. Троекуров велел им выбрать четверых лучших людей для разговора с ним. Выборные явились и начали говорить, что они на службу до просухи не идут, били челом об отсрочке, представляли свою нужду, что доведены до крайнего упадка. Боярин прервал их и велел сейчас же идти на службу. Выборные отвечали, что не пойдут; тогда Троекуров велел их схватить и посадить в тюрьму; но на дороге товарищи отбили их. Весть об этом навела страх на бояр, помнивших хорошо стрелецкий бунт; притом же в апреле 1697 года и между солдатами Лефортова полка шла речь, чтоб подать челобитную царевне в Девичьем монастыре о даче им сухарей, потому что какой-то солдат рассказывал: стоял он на карауле в Верху, выходила государыня и говорила: что-де вы голы? берете по 30 алтын на месяц, только на вас, что красные кафтаны. И солдат ей говорил, что берут по алтыну на день, а сходится по 4 деньги на день, вывороты (вычеты) большие. Беспокойство бояр увеличивалось еще тем, что давно уже не было вестей из-за границы от царя. Против стрельцов надобно было приготовить другую вооруженную силу, солдат, и князь Ромодановский послал за генералом Гордоном, рассказал ему, в чем дело. Гордону показалось, что князь преувеличивает опасность, и он заметил ему, что дело неважное: стрельцы слабы и предводителя у них нет. От Ромодановского Гордон отправился на Бутырки, где жили его солдаты, чтоб приготовиться на всякий случай, и был успокоен тем, что все солдаты были налицо в слободе, кроме занимавших караулы в разных местах. На другой день стрельцы по-прежнему оставались в Москве, но спокойно, побушевали только двое пьяных в Стрелецком приказе. Между тем на Верху сидели бояре, советовались, как быть. Решили выслать отряд солдат и выбить стрельцов - силою из Москвы. Вечером сотня семеновцев при помощи посадских выбили незваных гостей за заставу, буянили только двое: одного прибили так, что скоро умер, другого вместе с буянившими прежде в Приказе сослали в Сибирь.

В письме от 8 апреля Ромодановский дал знать Петру о приход беглых стрельцов и о том, что они выпровожены солдатами. Петр получил письмо в Амстердаме, сбираясь в Вену, и отвечал: "Письмо ваше государское я принял и, выразумев, благодарствую и впредь прошу, дабы не был оставлен. В том же письме объявлен бунт от стрельцов, и что вашим правительством и службою солдат усмирен. Зело радуемся; только зело мне печально и досадно на тебя, для чего ты сего дела в розыск не вступил, бог тебя судит Не так было говорено на загороднем дворе в сенях. Для чего и Автамона (Головина, командира Преображенского полка) взял, что не для этого? А буде думаете, что мы пропали, для того, что почты задержались, и для того, боясь, и в дело не вступаешь: воистину скоряе бы почты весть была; только, слава богу, ни один не умер: все живы. Я не знаю, откуда на вас такой страх бабий! Мало ль живет, что почты пропадают? А се в ту пору была и половодь. Неколи ничего ожидать с такою трусостью! Пожалуй, не осердись: воистину от болезни сердца писал". Чрез несколько дней Петр написал к Виниусу с упреком за опасения по поводу неприхода почт: "Зело дивлюсь и суду божию предаю тебя, что ты так сумненно пишешь о замедлении почт, а сам в конец известен сим странам. Не диво, кто не бывал. Я, было, надеялся, что ты станешь всем рассуждать бывалостью своею и от мнения отводить; а ты сам предводитель им в яму. Потому все думают, что коли-де кто бывал, так боится того, то уже конечно так. Воистину не от радости пишу". Виниус спешил просить прощения, и царь отвечал ему: "Господь бог да оставит всем нам наши долги, милосердия своего ради. А что я так к вам писал, о том сам рассудишь, каково мне то дело".

<< назад | начало | вперед >>