Глава первая. Правление царевны Софии (часть 10)

<< назад | начало | вперед >>

- "Это дело можно патриарху сделать и без визирского указа, - отвечал Алексеев, - визирю об этом деле вовсе не нужно знать, и запрещения патриарху от визиря никакого за это не будет".

- "Нет, - возражал Юрий, - никак нельзя: надо созвать митрополитов, а из этих митрополитов одни патриарху друзья, а другие недруги, и если патриарх сделает дело без визирского указа и какой-нибудь митрополит донесет, что патриарх списывался с Москвою, то патриарха сейчас казнят".

Алексеев начал хлопотать, как бы повидаться в Адрианополе с иерусалимским патриархом Досифеем; но тот велел сказать ему, что прежде свидания с великим визирем этого сделать нельзя. Алексеев был у визиря и потом отправился к патриарху. Досифей начал прямо с того, что не будет советовать константинопольскому патриарху отказываться от киевской митрополии в пользу патриарха московского, потому что подобные поступки запрещены в правилах св. отец. "Мы не дадим своего благословения: прежде митрополиты киевские приезжали для поставления в Царь-град, и теперь бы изволили великие государи писать к нам о поставлении в Киев митрополита, и мы бы дали благословение, что вольно поставить его московскому патриарху, а не вечно быть той епархии за ним. А то прислали просить благословения, когда уж поставили! Это восточной церкви разделение. Я советоваться об этом с константинопольским патриархом не буду и отпустительного благословения, конечно, не дам".

Досифею отвечал Лисица резко: "Гетман, все Войско Запорожское и народ малороссийский в подданстве у великих государей; гетман желает, чтоб и духовный чин был весь под благословением московского патриарха, да как уже то сделано, тому так и быть". Алексеев уговаривал Досифея тихо и ласково, представлял, что малороссиянам нельзя сноситься с константинопольским патриархом по дальности пути, за бусурманским гонением, за военными случаями, обещал государево жалованье. Досифей отвечал: "Я в это дело вступаться не буду, как хочет константинопольский патриарх, а я и за большую казну такого дела не сделал бы, да константинопольскому патриарху нельзя сделать без визирского указа".

- "Лучше было бы, - говорил Алексеев, - если бы св. патриархи это святое дело сделали, не разглашая неверным". Но Досифей остался при своем.

Алексееву дали знать, что ему не нужно ездить в Константинополь для свидания с патриархом; прежний патриарх Дионисий был снова возведен на престол и приехал по этому случаю в Адрианополь. Алексеев отправился к визирю и объявил ему о желании царей насчет киевской митрополии. Визирь обещал призвать к себе патриарха и приказать ему исполнить царскую волю. Алексеев отправился с этими вестями к Досифею и нашел в нем совершенную перемену. "Я, - сказал патриарх, - приискал в правилах, что вольно всякому архиерею отпустить из своей епархии к другому архиерею; я буду уговаривать патриарха Дионисия, чтоб он исполнил волю царскую, и сам буду писать к великим государям и к патриарху Иоакиму и благословение от себя подам особо, а не вместе с Дионисием". Дионисий со своей стороны не сделал ни малейшего возражения, обещал во всем исполнить царскую волю, как только возвратится в Константинополь и соберет митрополитов. Время было выбрано самое удобное: турки, угрожаемые войною с трех сторон, хотели поддержать мир с Москвою и спешили исполнить все царские желания; визирь обещал Алексееву, что султан запретит перезывать людей с восточной стороны на западную и строить здесь города; русские пленники были возвращены. Визирь говорил Алексееву: "Знаю подлинно, что польские послы просили у царского величества помощи на нас и уступали большую землю, но великие государи ваши отвечали, что с султановым величеством перемирные лета не вышли. Объяви, когда будешь в Москве, чтоб великие государи теперь султанову величеству какой-нибудь препоны не сделали, а вперед у них любовь и дружба еще более будут множиться; знаем мы, что московские великие государи славные и сильные, нет подобного им царя из христианских царей". По просьбе Алексеева позволено было вновь построить в Константинополе сгоревшую церковь Иоанна Предтечи. Из Адрианополя Алексеев поехал в Константинополь, где получил от патриарха Дионисия все нужные по киевскому делу бумаги и поднес ему 200 золотых и три сорока соболей; Досифею иерусалимскому дано было также 200 золотых. Дионисий просил государей прислать жалованье и всем архиереям, подписавшимся на грамоте об уступке киевской митрополии, по примеру царя Феодора Иоанновича, который прислал жалованье всем архиереям, подписавшимся на грамоте об установлении московского патриаршества.

Таким образом, скорым окончанием своим в Константинополе киевское дело было обязано желанию турецкого правительства угодить царям, чтоб отвратить их от союза с Польшею и Австриею. Но эти угождения и комплименты великого визиря не могли обольстить московское правительство, которое знало, что тон переменится по окончании опасной войны. Несмотря на заключение мира при царе Феодоре, Россия постоянно испытывала недружбу турецкую. В 1680 году Юрий Хмельницкий посылал в Украйну лазутчиков и зажигателей. Мирное условие было нарушено, заднепровские города заселены, и турки перезывали туда людей с восточной стороны. Чигирин заселился волохами; здесь явился полковником Петр Уманец, который в 1683 году нанял 8 зажигателей, послал их на восточную сторону, и пожары вспыхнули. Пойманные зажигатели рассказали, что целию поджогов было принудить жителей восточной стороны Днепра переселяться на западную. Зажигатели эти объявили, что из Нежина грек Митрофан ссылается с Юрием Хмельницким письмами, проведывает в Москве, в украинных и малороссийских городах вестей и обо всем пишет ведомость Московское правительство, впрочем, спешило вооружиться не против турок собственно, а против крымских разбойников, старые отношения к которым становились невыносимее по мере того, как в Москве становились более чувствительными к народной чести, более привычными к обращению с цивилизованными народами. В 1682 году царский посланник Тараканов дал знать из Крыма, что нурадин для получения подарков велел схватить его, привести к себе в конюшню, бить обухом, приводить к огню и стращать всякими муками. Тараканов объявил, что ничего лишнего против прежних дач не даст. Его отпустили в стан, на реку Альму, но пограбили все вещи без остатка. Вследствие этого правительница велела объявить хану, что московских посланников он уже не увидит больше в Крыму и нужные переговоры и прием даров будут производиться на границе. При этом цари требовали, чтоб хан прекратил войну с Польшею; а хан, наоборот, приглашал русских к нападению заодно с татарами на поляков. Но в Москве спешили воспользоваться удобным случаем, чтоб освободиться от крымских унижений, и не могли не раздражаться, когда гетман Самойлович продолжал толковать о необходимости сохранитьмир с султаном и ханом. Окольничему Неплюеву велено было наконец сделать Самойловичу выговор за его противенство. Гетман испугался и послал просить у царей милостивого прощения, "чтоб не быть ему в нечаемой печали и приготовление на войну с бусурманами чинить не печальным, но веселым сердцем". Великие государи в октябре 1686 года послали сказать ему, что прегрешение его милостиво отпускают и предают вечному забвению, и потому он должен государское повеление исполнять с радостным сердцем. Голицын уверял Самойловича, "своего любезнейшего брата и приятеля", что великие государи содержат его в своей милости всегда неотменно и никогда их милость уменьшена не будет. Кроме гетмана Войска Запорожского явилось противенство еще с другой стороны; константинопольский патриарх Дионисий умолял царей не начинать войны с турками, потому что в таком случае турки обратят свою ярость на единоверных с русскими греческих христиан. "Молим и просим ваше царское величество, - писал Дионисий в январе 1687 года, - не становитесь виновниками пролития крови такого множества христиан, не старайтесь помогать францужанам и истреблять единоверных христиан православных: это не будет ни богу угодно, ни перед людьми похвально".

<< назад | начало | вперед >>