Глава пятая. Внутреннее состояние Московского государства в царствование Михаила Феодоровича (часть 34)

<< назад | начало | вперед >>

Теперь обратимся к сказанию, написанному в противоположном духе, в духе меньших людей, в духе собственно псковском, с сильным нерасположением к Москве, ко всему, что там делалось, преимущественно к боярам, их поведению и распоряжениям. Если на известия, заключающиеся в предыдущем сказании, мы сочли себя вправе смотреть подозрительно, подметивши односторонний взгляд партий, то еще с большею подозрительностью должны смотреть на известия второго сказания, ибо здесь встречаем явные искажения событий. Сказание носит заглавие: "О бедах и скорбех и напастех, иже бысть в Велицей России божиим наказанием, грех ради наших, напоследок дней осмого века, а в начале второсотного лета". "Сбылось, - говорит автор, - слово апостола Иоанна Богослова: ангел господень возлил фиалы на землю, в море и на всю тварь, да погибнет, да останется третья часть во всей твари живущих. Не знаю чужих стран, не смею говорить, что там творится, но здесь в великой России все люди знают, что не осталось от этих злых бед и напастей и тысячной доли, потому что, где прежде жило 1000 или 100 человек, там из тысячи едва один остался, и те в скорбях, налогах и бедах от сильных градодержателей и лукавых людей продаются и насилуются". На первых строках, следовательно, мы уже встречаемся с этим знакомым нам припевом псковской летописи, с этою жалобою на воевод, откуда все зло, все нерасположение псковичей к Москве. Сказание обвиняет Шуйского в усилении смуты, потому что, говорит оно, после побед над возмутителями "дьявол разжег царя похотию на блуд; он оставил войско свое, пришел в царство свое, взял жену, начал есть, пить и веселиться". Сказание передает за достоверное об отравлении князя Скопина-Шуйского женою дяди его, Дмитрия Шуйского, которая называется Христиною. О свержении Шуйского рассказывается таким образом: "Однажды люди всех чинов собрались к патриарху Гермогену на совет и говорили: не хотим этого царя Василия видеть на царстве, пошли к польскому королю Сигизмунду, чтоб дал нам на царство сына своего Владислава. Патриарх долго уговаривал их, что и прежде много напасти было от польских людей, когда приходили с Гришкою Отрепьевым, а теперь чего еще надеетесь? только конечного разорения царству и вере? или нельзя вам избрать на царство из князей русских? Князья и бояре отвечали ему: "Не хотим своего брата слушаться; ратные люди царя из русских не боятся и не служат ему". Тогда патриарх, посоветовавшись с боярами и с народом, отправил послов к королю польскому, чтоб дал им сына своего на царство и чтоб королевич крестился по закону греческому. Но поганый король умыслил лесть и сказал: "Как мне вам верить? у вас царь сидит на царстве, а просите у меня сына моего на царство; если приведете царя вашего с братьями сюда, то я дам вам сына моего". Тогда собрались некоторые от боярского рода, изменники и нарушители христианству, любящие поганские обычаи и законы, устремились они в палаты к царю, исторгли у него из рук посох царский, свели с царства, постригли и свезли с братьями к королю под Смоленск. Когда услышал король, что целовали крест сыну его в Москве и на Руси, то поганый умыслил такой ответ послам русским: "Что вы ко мне пришли за сыном? как мне вам его дать? вы одного своего царя убили, другого теперь ко мне как пленника привели: что же сделаете с моим сыном? он вам не единоверец, не русский родом, вы с ним еще хуже сделаете что-нибудь; но если вся Русь целует крест мне, королю, то дам вам сына моего на царство". И послал гетмана, пана Жолкевского, на Московское государство со многими людьми, приказавши ему привести всех людей к крестному целованию на его королевское имя; но в Москве люди этого не захотели и сказали: "Не целуем креста королю польскому". И сбылось на царствующем граде Москве то же, что и на Иерусалиме, который был пленен в самый праздник Пасхи Антиохом. Услыхали об этом некоторые православные на Низу; начальником у них был некто от простых людей, но теплый верою и поборник по христианстве, именем Козьма Минин; собравши множество имения по городам на людях, он нанял войско и передал его князю Дмитрию Пожарскому, и сам с ним. Когда пришли поганые польские люди на князя Дмитрия Пожарского и начали гнать, то дьявол вложил древнюю гордость в князя Дмитрия Трубецкого, не вышел он на помощь брату своему, потому что сам себя считал выше: "Я осадил город", - говорил он; тогда христолюбец Козма пришел в полк князя Трубецкого и начал со слезами молить ратных людей о любви, да помогут друг другу, обещая им большие дары. В этот час воздвижения поднялся у них голос, все как львы заревели, и пошли конные и пешие на поганых". Таким образом, демократическое Псковское сказание отплатило Палицыну за то, что он в своем сказании поставил Минина в такой тени: Псковское сказание подвиг Палицына приписало Минину, не сказавши ни слова о знаменитом келаре, который так любил сам поговорить о себе.

Об избрании царя Михаила Сказание говорит следующее: "Начальники опять захотели себе царя иноверного, но народ и ратные люди не согласились, и вместо храброго князя Михаила Скопина воздвиг бог второго Михаила нечаемого, которого сам избрал. Как в старину Царь-град очистился Михаилом царем от латин, так теперь на Руси бог воздвиг на царство тезоименитого архистратигу силы его Михаила, кроткого, тихого царя, Христова подражателя. Был царь молод, когда сел на царство, лет 18, но был добр, тих, кроток, смирен и благоуветлив, всех любил, всех миловал и щедрил, во всем был подобен прежнему благоверному царю и дяде своему Феодору Ивановичу. Не было у него еще столько разума, чтоб управлять землею, но боголюбивая его мать, инока великая старица Марфа правила под ним и поддерживала царство с своим родом, ибо отец его был еще тогда в плену у короля польского. Но и тому благочестивому и праведному царю, смирения его ради, не без мятежа сотворил державу дьявол, опять возвыся владеющих на мздоимание, опять стали они насиловать православных, беря их в работу себе. Люди, оставшиеся в живых, начали собираться по городам, выходя из плена литовского и немецкого; но эти окаянные, как волки, забирали их к себе, позабывши прежнее свое наказание, как от своих рабов разорены были, опять на то же устремились, а царя ни во что вменили и не боялись его, потому что был молод. Они его и лестию уловили; когда посадили его на царство, то к присяге привели, что не будет казнить смертию никого из них, роду вельможеского и боярского, но только рассылать в заточение, так окаянные умыслили; а кому из них случится быть в заточении, то друг за друга ходатайствуют. Всю землю Русскую разделили они по своей воле, царские села себе побрали, а царю было неизвестно, потому что писцовые книги в разорение погибли; а на царскую потребу и расходы собирали со всей земли оброки и дани и пятую часть имения у тяглых людей. Послал государь под Смоленск своих государевых воевод, князя Дмитрия Мамстрюкова (Черкасского), да князя Ивана Троекурова, и воеводы эти государевым делом промышляли с раденьем, и едва города не взяли; но бояре этих воевод переменили и других послали, новые воеводы распоряжались уже не так, на них напала литва, осадила их, сделался большой голод; осажденные несколько раз посылали к государю просить хлеба, но бояре этих посланных в тюрьму сажали, от царя таили; тогда ратные люди, не стерпя голоду, отошли от Смоленска прочь и начали свою землю воевать и людей мучить, сердясь на бояр. Таково-то было попечение боярское о земле Русской! Потом пришел шведский король под Псков со многими немецкими людьми и с нарядом; к государю царю много раз посылали о выручке; но всех этих посланников бояре царю не показали, держали взаперти, а государя утешали, говоря, что поганых немного, а в городе людей много, о людской же печали и голоде не сказали ему, а гонцов отсылают назад с радостною вестию, что тотчас государь посылает войско вам на выручку. Царь захотел сочетаться законным браком, и обручена была царица Анастасия Ивановна Хлопова; но враг дьявол научил некоторых сродников, царской матери племянников, остудить царицу царской матери, некоторым чародейством ненависть произвели, разлучили ее с царем и послали в заточение. Когда пришел митрополит Филарет и посвящен был в патриархи, то начал земскими делами управлять и стал говорить сыну о браке: "Хочешь взять за себя дочь литовского короля, этим примиришь его себе, и города, взятые у тебя, отдаст назад". Но Михаил не согласился. Тогда мать и отец посылают к датскому королю сватать дочь его за царя, король отказал: "Прежде брата моего взяли к вам на Русь при царе Борисе, который хотел отдать за него дочь свою Ксению; но как приехал в Москву, то и часу тут не жил, отравою уморили его; то же и дочери моей сделаете теперь". Опять отец и мать стали уговаривать царя жениться, но он отвечал: "Сочетался я браком по закону божию, обручена мне царица; кроме ее другой не хочу взять". Отец хотел послать за нею, но сказали ему, что она испорчена, неплодна и больна; долго разведывали, кто так сделал над нею? Нашлись окаянные дети Михайлы Салтыкова, два брата, царевой матери племянники, Борис да Михайла, повинились, что сделали это из боязни, что их удалят от царева лица, и сана своего лишатся; осудили их на заточение, а на смерть не осудили но причине родства с царем, отец же их умер в Литве. Потом послали докторов к царице; доктора ее вылечили, и патриарх хотел царя венчать с нею, но царева мать клятвами закляла себя, что не быть ей в царстве у сына, если он женится на этой царице. Царь не захотел разлучиться с матерью и оскорбить ее, человеческое существо матери не раздражил. Хлопову за себя не взял, хотя от отца своего много укоризны принял".

<< назад | начало | вперед >>