Глава четвертая. Продолжение царствования Михаила Феодоровича. 1635-1645 (часть 26)

<< назад | начало | вперед >>

Послы на это объявление сказали панам: "Вор говорит, что царевичем себя не называет, но он говорит неправду, избывая своего воровства; у нас есть письма собственной его руки, где он себя пишет царевичем". При этом послы показали панам письмо, которое дал им в Кракове брестский игумен Афанасий, воспитатель Лубы; канцлер Оссолинский показал письмо Лубе, и тот объявил, что это его рука. Канцлер, прочтя письмо, сказал: "Здесь этот детина приписал своею рукою имя свое - Иван Фаустин Дмитрович, а царевичем себя не называл". Послы отвечали: "В этой грамотке написано, что у царевича на обеде писано в его царевичевом жилище: ваши, панов радных, неправда и умышленье явны: что и написано, и то укрываете; ваше умышленье по всему видеть можно и неправды ваши явно вас обличают, а этому вору и безымянному без королевского повеленья и без ведома вашего, панов радных, и всей Речи Посполитой, как было посметь называться и писаться таким высоким званием, царевичем?" Паны говорили: "Если б ему писаться и называться царевичем московским, то он бы писался не латинским именем; а что написано в жилище царевичеве или на обеде, то часто бывает, что урочища, места и веси называются: царево или королево". Послы: "Стыдно вам это говорить, такого вора укрывать и за него стоять". Паны: "Мы за ним никакого воровства не знаем, зла Московскому государству не умышляем, царевичем его не признаем, а отдать его вам никак нельзя, потому что он польского народа шляхтич". Послы повторяли прежнее; паны говорили, что они на сейме подтвердят и в конституции напечатают, что вперед от Лубы и ни от кого другого под Московское государство подыскиванья не будет. Послы отвечали на это: "Хотя от того вора в Польше и Литве заводу и не будет, но он для воровства куда-нибудь отъедет и приберет к себе воров черкас своевольников или в иное государство отъедет и смуту учинит: тогда на ком будет взять?" Паны отвечали: "Мы дадим укрепленье за своими руками и печатями, что ничего этого не будет". Послы: "Этому верить нельзя, потому что и теперь этот воровской умысел объявляется: когда мы были в Кракове, то приходили королевские дворяне и говорили: если у вас с панами сделки не будет, то у нас на Московское государство Дмитрович с черкасами готов; воровской завод и умышленье тут означились явно". Паны: "Король велел своим дворянам за такие речи по сыску наказанье учинить". Послы повторяли свое: паны говорили с большим шумом и после многих споров и разговоров отказали впрямь, что им мимо своих прав шляхтича отнюдь выдать нельзя.

На следующем свидании паны сказали: "Вы нам говорили, будто у Лубы на спине между плечами воровское пятно; если у него такой знак есть, что он царский сын, то мы за него не постоим, отдадим его вам". Послы: "Есть ли у этого вора пятно или нет, мы не знаем, мы слышали об этом от многих ваших людей". Паны: "У него на спине никакого пятна нет и не бывало". Послы: "Хотя пятна и нет, однако он называется царевичем, и за это вам надобно казнить его смертию". Паны: "Бог видит, что этот шляхтич царевичем московским себя не называл; убей нас бог душою и телом, если мы неправду говорим". Послы: "Нам это сомнительно, и вы бы этого вора велели казнить смертию или послали его к нашему государю с королевским дворянином". Наконец решили, что послы отправят в Москву гонца за указом; при этом паны говорили, чтоб послы написали своему государю о невинности Лубы, который будет поставлен в ксендзы, и за ним будут наблюдать. Послы отвечали: "Нам этого сделать нельзя потому: хотя он будет и в духовном чине, но если его теперь нам не отдадите, то ему, и в ксендзах будучи, воровать можно: Гришка Отрепьев также был пострижен; только теперь такие воры царскому величеству не страшны, никто им в Московском государстве не поверит, а мы вам напоминаем, что вору духовный чин не смиренье, кроме смерти, усмирить его нечем". Паны отвечали: "Король приказал этого Лубу сослать за приставом в крепкий город Мариенбург в башню года на три или на четыре или на сколько государю вашему годно, и как он эти урочные годы отсидит и сделается ксендзом, то ему ничего дурного помыслить будет нельзя, и мы вам дадим укрепленье за руками и печатями". После этих разговоров приехал к послам референдарь Великого княжества Литовского с объявлением, что король посылает Лубу в Москву с своими великими послами, только чтобы государь казнить его не велел и отослал назад с теми же послами. Князь Львов потребовал от панов укрепленья за их руками и печатями, что король вора к царю с послами своими непременно пришлет, а если вскоре не пришлет, то заключенный теперь договор не в приговор и межи не в межу. Укрепленье было дано, и послы отправились в Москву, где были очень довольны их поведением: князь Львов был пожалован дворечеством с путем, думный дворянин Пушкин - окольничеством, дьяк Волошенинов - думою.

В ноябре 1644 года приехал обещанный великий посол королевский Гаврила Стемпковский, каштелян брацлавский, с товарищами. Послы были помещены на дворах князей Пожарских - Петра и Ивана: здесь в двух палатах велено обить стены и лавки сукнами червчатыми, то же сделать в деревянной избе подле палат, да на стол дано сукно доброе. Стемпковский привез Лубу; король в грамоте своей просил царя отпустить несчастного шляхтича назад с Стемпковским же; но когда начались переговоры, то бояре объявили послу, чтоб он отдал вора царскому величеству, который велит об нем учинить по своему государскому рассмотренью. Посол отвечал, что шляхтича природного ему отдать нельзя, потому что от короля не приказано. Бояре донесли об этом ответе государю, и тот велел сказать Стемпковскому, что если Луба не будет отдан, то он, царь, боярам и думным своим людям ни о каких делах с ним, послом, говорить и его посольских речей слушать не велит. Посол не отдал и требовал, чтоб позволено было послать гонца на сейм за наказом; государь согласился и отправил своего гонца к королю с грамотою, где писал, что поляки до сих пор не отдают Трубчевска и других уступленных ими мест и что великий посол Стемпковский не отдает Лубу, бьет челом, чтоб нам этого вора не казнить, но нам, великому государю, не приняв этого вора, ни жаловать, ни казнить некого; так вам бы велеть этого вора нам отдать, и как вы его отдать велите, то мы об нем по вашей грамоте и прошенью велим учинить по нашему государскому рассмотрению. Король отвечал, что немедленно посылает своих дворян для отдачи Трубчевска и прочих мест. "А про шляхетного Яна Фаустина Лубу объявляем, что это человек невинный, никакого лиха и никакой смуты не чинил и чинить не будет, но монашеского духовного чина желает, и не для того он при нашем после к вам послан, чтоб его выдать, а только для того, чтоб невинность его и ни к какой хитрости неспособность перед вашим царским величеством была обнаружена: вам, брату нашему, известно, что в наших великих государствах нельзя и не ведется природного шляхтича выдавать, а если окажется виноватым, то его тут же казнят; но на Лубе никакой вины не объявилось; и вам бы при великом после нашем этого Лубу поздорову отпустить, не задерживая". Гонец привез известие, что игумен, который объявил про вора, сидит в Варшаве в оковах: дожидаются, что сделают в Москве над Лубою.

<< назад | начало | вперед >>