За голодом и мором следовали разбои: люди, спасавшиеся от голодной смерти, составляли шайки, чтобы вооруженною рукою кормиться на счет других. Преимущественно эти шайки составлялись из холопей, которыми наполнены были домы знатных и богатых людей, особенно после известного нам закона о холопях, изданного в царствование Феодора. Во время голода, найдя обременительным для себя кормить толпу холопей, господа выгоняли их от себя, некоторые с отпускными, а другие так, в надежде, что когда голод прекратится, то можно будет взять их опять к себе, а тех, которые дадут им пристанище и пропитание, обвинить в укрывательстве беглых и взять с них деньги. Вследствие этого никто не хотел принять несчастного холопа без отпускной. В августе 1603 года только Борис издал указ, по которому господа непременно обязывались, отсылая холопей для прокормления, выдавать им отпускные; тем же холопям, которые не получат отпускных от господ, будет выдавать их Холопий приказ. Но зло было трудно поправить, тем более что с увеличением бедствия холопи и с отпускными едва ли могли найти себе у кого-нибудь пристанище. Число этих холопей, лишенных приюта и средств к прокормлению, увеличивалось еще холопями опальных бояр, Романовых и других, пострадавших вместе с ними; так как эти холопи не доводили на господ своих, то Борис заподозрил их и запретил всем принимать их к себе. Эти люди, из которых многие были привычны к военному делу, шли к границам, в Северскую Украйну, которая уже и без того была наполнена людьми, ждавшими только случая начать неприязненные действия против общества: еще царь Иоанн, желая умножить народонаселение этой страны людьми воинственными, способными защищать ее от татар и поляков, позволял преступникам, осужденным на смерть, спасать жизнь свою бегством в украинские города. Таким образом, давно уже народонаселение Северской Украйны, как обыкновенно бывает в пограничных областях, отличалось характером вовсе неблагонадежным; мы видели, как дурно отзывались о севрюках во времена Грозного. В этой-то прежепогибшей Украйне, по выражению современников, теперь после голода образовались многочисленные разбойничьи шайки, и не только не было от них проезда по пустым местам, но и под самою Москвою, атаманом их был Хлопко Косолап. Царь долго думал с боярами, как помочь беде, и наконец решился послать против разбойников воеводу с большою ратью. Воеводою отправлен был окольничий Иван Басманов, который сошелся с Хлопкою под Москвою. Разбойники бились, не щадя голов своих, и убили Басманова, несмотря на то, царское войско одолело их; Хлопка, чуть живого, взяли в плен; товарищей его, бежавших в Украйну, ловили и вешали, но там было много им подобных, черная роль прежепогибшей Украйны только что начиналась: начинали ходить слухи о самозванце. Слухи, мнения о самозванце ходили и ходят разные. Первое мнение состоит в том, что человек, объявивший себя царевичем Димитрием, был истинный царевич, сын Иоанна Грозного, спасшийся от гибели, приготовленной ему Годуновым в Угличе, где вместо его был убит другой ребенок, подставной. Здесь прежде всего надобно заметить, что в известиях о спасении Димитрия находятся исторические несообразности, например говорят, будто он спасся бегством в Украйну к отцу своему крестному, князю Ивану Мстиславскому, жившему там в ссылке еще со времен Грозного. А после смерти Мстиславского, вскорости случившейся, царевич отправился в Польшу, но известно, что никакого Мстиславского на Украйне никогда не бывало, притом если царевич был спасен и отправлен в Польшу, то что мешало ему немедленно же открыться польскому правительству? Гонимые удельные князья обыкновенно убегали из Москвы в Литву. Тогда дело не подлежало бы никакому сомнению. Далее в известиях о спасении встречаются противоречия относительно обстоятельств спасения: одни говорят, что спас царевича доктор подменом, другие - что сама мать. Но важнее следующее обстоятельство: все известия согласны, как и должно быть, в одном, что убийство подмененного ребенка произошло ночью, тогда как нам достоверно известно, что происшествие случилось днем: и те показания, которые говорят, что царевич был убит, и те, которые утверждают, что он накололся ножом в припадке падучей болезни, вполне согласны в этом обстоятельстве, следовательно, не было возможности убийцам, потом родным царевича, близким к нему людям и гражданам углицким обмануться; если бы даже обманулись сначала, то мертвое тело лежало долго пред глазами всех, все имели возможность увидать свою ошибку. Свидетельства очевидцев о несходстве малолетнего Димитрия с тем, кто потом назвался его именем, неважны, взятые отдельно, ибо часто люди, знавшие младенца и увидавшие потом того же человека взрослым, не могут найти между ними ничего общего; неважно и свидетельство о том, что настоящий Димитрий был бы гораздо моложе, чем казался Лжедимитрий: часто человек может казаться многими годами старее или моложе своего настоящего возраста, а жизнь Димитрия была именно такова, что могла его состарить. Но чрезвычайной важности для нас свидетельства современников, вполне беспристрастных, как, например, Буссова, который был очень привязан к Лжедимитрию, превозносит его достоинства, имеет все побуждения засвидетельствовать его правду, его царское происхождение, и между тем свидетельствует о противном; его свидетельство основывается на свидетельстве Басманова, который больше всех других имел причины утверждать законность Лжедимитрия, и, несмотря на то, свидетельствует о его самозванстве, свидетельствует наедине, в разговоре с человеком, доверенным и привязанным к царю.